Распад реформации на три отдельных течения. Роль лютера в крестьянской войне в германии

К сожалению ваш браузер не поддреживает (либо работает с отключенной) технологией JavaScript, что не позволит вам использовать функции, которые критичны для правильной работы нашего сайта.

Включите, пожалуйста, поддержку JavaScript если она была отключена или используйте современный браузер если ваш текущий браузер не поддерживает JavaScript.

Глава 16.
Бегемот, левиафан и великие воды

Возможности для восстановления стен еще более ограничивались тем, что независимо от Лютера появились соперничающие формы протестантизма, а именно цвинглианство и анабаптизм. Они были бегемотом и левиафаном Лютера. Затем религиозный фермент соединился с широким социальным взрывом, когда забурлили великие воды крестьянской войны. Результатом этого было немедленное ограничение сферы деятельности Лютера и ослабление его веры в человечество.

В целом новые движения возникли самостоятельно, но нельзя сказать, что недавние волнения в Виттенберге не сыграли здесь никакой роли. Изгнанный из Саксонии, Карлштадт отправился в города юга Германии. Вскоре после этого Лютер получил письмо от служителей Страсбурга: «Карлштадт еще не убедил нас, но многие из доводов его достаточно весомы. Мы встревожены, поскольку вы изгнали своего старого коллегу с такой безжалостностью. В Базеле и Цюрихе многие соглашаются с ним». «Из Вечери Господней, символа любви, восстают подобные ненавистники».

В Базеле проживал Эразм, он одновременно отрекался от тех выводов, которые делались из его гипотез нетерпеливыми учениками, и поощрял их. Он не допускал того, что, поскольку плоть Христова в таинстве не пользует нимало, это означает, что она там не присутствует. В то же время в частной беседе Эразм признался своему другу, что если бы не авторитет Церкви, он согласился бы с носителями новых идей.

Соперники: Цвингли и анабаптисты

Цюрих стал местом возникновения новой разновидности Реформации. Ее будут противопоставлять реформации виттенбергской и называть реформированной. Во главе нового движения стоял Ульрих Цвингли. Он получил гуманитарное образование, а будучи католическим священником, разделил свой дом на две половины - на первом этаже помещался пасторат, а на втором - библиотека классики. После появления Нового Завета Эразма Цвингли выучил наизусть послания на греческом языке, и это дало ему основание утверждать, что Лютер оказался неспособным растолковать ему Павла. При этом особое внимание Цвингли привлек текст из писаний Павла:

«Буква убивает, а дух животворит». К нему он присовокупил слова из Евангелия от Иоанна: «Дух животворит, плоть не пользует ни мало». Плоть воспринималась Цвингли в платоновском значении тела, в то время как Лютер понимал ее в еврейском смысле недоброго сердца, которое может быть физическим, а может быть и нет. Из своего пренебрежения телом Цвингли сделал типичный вывод: искусство и музыка неуместны в роли инструментов содействия религии - и это несмотря на то, что сам он был искусным музыкантом и играл на шести инструментах! Следующий его шаг был совершенно логичен: Цвингли отверг реальное присутствие в таинстве, которое было низведено до воспоминовения смерти Христа, подобно тому как Пасха была праздником воспоминания об избавлении Израиля из Египта. Когда Лютер напомнил о словах: «Сие есть Тело Мое», Цвингли парировал этот довод тем, что в арамейском языке, на котором говорил Христос, опущен связующий глагол, поэтому он сказал просто: «это - Мое Тело». (В греческом оригинале Евангелия от Луки далее следует стих: «Сие есть чаша нового завета»). И в этом предложении с полным правом слово «есть» можно заменить глаголом «знаменует». Лютер сразу же уловил схожесть между теми взглядами, которые высказывал Цвингли, и точкой зрения Карлштадта (с которым тот не был связан), а также воззрениями Эразма, на которых Цвингли сформировался. Он обратил к Цвингли тот же упрек, что и к Эразму - мол, он не принимает религию всерьез. «Откуда ему ведомо, - возражал Цвингли, - неужели он способен читать тайны нашего сердца?»

Поразило Лютера во взглядах Цвингли и схожесть с Мюнцером - будучи человеком политического склада ума, Цвингли вовсе не страшился использования меча. Он всегда был швейцарским патриотом. В переводе 22-го псалма он цитировал второй стих следующим образом: «Он покоит меня на альпийских лугах». Но не мог он там отыскать вод тихих. Религиозные разногласия грозили расколоть его любимую конфедерацию. Ибо католики склонялись к традиционному врагу Швейцарии - дому Габсбургов. Фердинанд Австрийский с готовностью созвал Баденскую ассамблею, чтобы обсудить теорию Цвингли о таинствах. Это был его «Вормсский сейм», и результат его убедил Цвингли в том, что в Швейцарии можно спасти Евангелие и сохранить конфедерацию лишь в том случае, если союзу католиков с Австрией противопоставить союз евангеликалов с лютеранами Германии, будучи готовым при этом использовать меч, если возникнет такая необходимость. Но сама идея военного союза для защиты Евангелия напоминала Лютеру о Томасе Мюнцере.

Затем в близких к Цвингли кругах сложилась группа, которая придерживалась другой крайности во взглядах на решение политического вопроса. Это были анабаптисты. В качестве отправного пункта своей программы они избрали другой аспект философии Эразма, также близкий и Цвингли. Он касался восстановления изначального христианства, что, с их точки зрения, означало принятие Нагорной проповеди в качестве буквального закона для всех христиан, которым следует воздерживаться от клятв; от использования меча - будь то на войне или в светском правлении; от личного имущества; от бранных слов и пьянства. Их общины отличались пацифизмом, религиозным коммунизмом, простотой и умеренностью. Церковь должна состоять только из дважды рожденных, приверженных завету дисциплины. Здесь мы вновь встречаем концепцию избранных, выявить которых можно по наличию зрелого духовного опыта и стремлению к нравственному совершенству. Церковь должна основываться не на крещении, совершаемом во младенчестве, но на возрождении, в качестве символа которого выступает крещение в зрелом возрасте. Каждый член Церкви должен быть священником и миссионером, готовым к совершению миссионерских путешествий. Такая Церковь, несмотря на свое стремление обратить мир, не может включать в себя необращенных. И если государство включает всех жителей, то Церковь должна отделиться от него. В любом случае религии надлежит быть свободной от любых ограничений. Цвингли в ужасе наблюдал за распадом средневекового единства и, объятый смятением, воззвал к государству. В 1525 году анабаптисты в Цюрихе были приговорены к смертной казни. Лютер еще не был готов к таким жестокостям. Но и его ужасали взгляды, которые, с его точки зрения, были видоизмененным вариантом попытки монашества достигнуть более высокого уровня праведности. Уход от семьи в миссионерские странствия был, по мнению Лютера, не чем иным, как пренебрежением своими семейными обязанностями, а отказ от применения меча побудил его вновь объявить призванием Божьим как исполнение гражданских обязанностей, так и воинскую службу.

Религия и социальные потрясения

Затем произошло слияние мощного социального подъема с ферментом Реформации, в результате чего принципы Лютера были, по его мнению, извращены, а крайние взгляды сектантов способствовали разгулу анархии. На решение Лютера воздержаться от бесповоротного разрыва со средневековым укладом сильнее всего повлияла Крестьянская война.

Начало Крестьянской войны не было непосредственным образом связано с религиозными проблемами XVI века, поскольку недовольство крестьян накапливалось на протяжении целого столетия. Восстания вспыхивали по всей Европе, но чаще всего они происходили на юге Германии, где крестьяне особенно сильно страдали от тех перемен, которые в конечном счете должны были обеспечить им безопасность и процветание. Феодальную анархию сменила консолидация власти. В Испании, Англии и Франции это произошло в общенациональном масштабе, в Германии же - лишь на территориальной основе. И в каждом из политических образований князья стремились взять в свои руки всю полноту власти с помощью бюрократии получавших жалование судебных чиновников. Расходы покрывались за счет увеличения налогов на землю. За все расплачивались крестьяне. Происходила унификация законов, в ходе которой разнообразные местные уложения вытеснялись римским правом. И вновь страдали от этого крестьяне, поскольку римское право признавало лишь частную собственность и поэтому ставило под угрозу общинные владения - леса, ручьи и луга, которые, согласно старогерманской традиции, принадлежали всей общине. Римское право признавало лишь свободного человека, освобожденного человека и раба. В него не укладывалась такая категория, как средневековый крепостной.

Еще одной переменой, связанной с возрождением городской торговли после крестовых походов, был переход от натурального обмена к денежному. Повысившийся спрос на драгоценные металлы поднимал их стоимость. И вскоре крестьяне, которым первоначально было выгодно получать не часть произведенной продукции, но определенную сумму в деньгах, оказались в незавидном положении в результате дефляции. Те, кто не мог выплачивать налог, превращались из свободных землевладельцев в арендаторов, а из арендаторов - в крепостных. Первая реакция крестьян заключалась в том, чтобы просто оказывать сопротивление происходившим переменам, пытаясь вернуться к доброму старому укладу. Вначале они не добивались отмены крепостного права, а желали лишь остановить дальнейшее закабаление. Прежде всего крестьяне громогласно требовали права бесплатно пользоваться, как и ранее, лесами, водами и лугами, а также уменьшения налогов и восстановления древнегерманского закона и местных обычаев. Первоначально для достижения этих требований они использовали консервативные методы. В особо серьезных случаях крестьяне стихийно собирались тысячными толпами, чтобы подать своим господам прошение о справедливом суде. Довольно часто, в соответствии с доброй старой традицией, такое прошение принималось, бремя в какой-то степени облегчалось, хотя и недостаточно для того, чтобы предотвратить повторение подобных случаев.

С другой стороны, нельзя сказать, что все крестьянство было обездолено. Восстановить справедливость требовали не бедняки, но наоборот - наиболее процветающие и предприимчивые крестьяне, которые сами были землевладельцами и пользовались уважением как крепкие хозяева. Их притязания неизбежно стали выходить за рамки экономических улучшений, приобретая формы политических программ, предназначенных наделить эту прослойку крестьян влиянием, сопоставимым с их экономической значимостью и даже превосходящим ее. Эти требования видоизменялись по мере распространения крестьянского движения на север, в район большой излучины Рейна, где крестьяне были одновременно и горожанами, поскольку ремесленники были также и землепашцами. В этом регионе интересы села и города слились. Еще ниже по течению Рейна в результате борьбы оказались захвачены почти исключительно города. Политическая программа в этой части Германии призывала к более демократичному формированию городских советов, устранению ряда ограничений для вступления в гильдии, распространению гражданского налогообложения на священников и отмены каких бы то ни было запретов для горожан на занятие пивоварением.

Многие из этих тенденций вылились в движение, возникшее в Эльзасе перед самым началом Реформации. Это восстание использовало знаменитый символ великой Крестьянской войны 1525 года - Bundschuh (башмак). Происхождением своим это слово обязано кожаному крестьянскому башмаку. Длинная кожаная лента, которым он завязывался, называлась «Bund». Слово это имело двойной смысл, поскольку Bund означало также «завет» или «союз». Мюнцер использовал его, говоря о завете избранных. До него крестьяне придали этому слову значение договора о начале восстания. Основные задачи движения Bundschuch были не столько экономическими, сколько политическими. Топор должен был подрубить дерево под самый корень, упразднив всякую государственную власть, кроме папы и императора. Эти фигуры традиционно были двумя мечами христианства - правителями, совместно управляющими вселенским сообществом. Именно к ним простые люди неизменно обращались за защитой против своих сюзеренов, епископов, митрополитов, рыцарей и князей. Bundschuch предлагал упростить процесс, ликвидировав все промежуточные ступени и оставив лишь двух наивысших господ - кесаря и Петра.

До начала Крестьянской войны 1525 года это движение зачастую носило характер антиклерикальный, не выступая при этом против католицизма. Епископы и аббаты осуждались как эксплуататоры, но лозунг «Долой епископа!» вовсе не означал: «Долой папу!» или «Долой Церковь!» На знаменах Bundschuch наряду с изображением башмака были и религиозные символы - такие, как изображения Марии, распятия или папской тиары. На гравюре того времени можно увидеть распятие, изображенное на фоне черного башмака. Справа группа крестьян дает клятву верности. Над ними другие крестьяне пашут землю, и Авраам приносит в жертву Исаака, что должно символизировать ту цену, которую предстоит уплатить участникам Bund.

Лютер и крестьяне

Столь религиозно окрашенное движение не могло избежать влияния Реформации. Лютеровская свобода христианина была чисто религиозным понятием, но ей очень легко было придать социальный смысл. Для Лютера священство верующих не означало всеобщего равенства, но именно так истолковал его Карлштадт. Лютер неизменно выступал против поборов, в 1524 году он написал еще один трактат по данному вопросу. В нем он обрушился также на уловку ежегодной ренты как на ухищрение, посредством которого капитал ссужался на неопределенное время за ежегодные проценты. Его отношение к монашеству также идеально соответствовало крестьянской скупости, которой ненавистны были монастырские поборы. Идеи Лютера выглядели чрезвычайно привлекательными для здравомыслящих крестьян.

Карикатура того времени изображает Лютера, который в окружении крестьян истолковывает Слово Божье церковникам. Когда же в 1524-1525 годах грянуло великое восстание, католики ответили на эту карикатуру, изобразив Лютера, который восседает в доспехах перед костром, начищая башмак. Католические князья всегда возлагали на Лютера вину за восстание, а современный католический историк Янсен попытался доказать, что Лютер фактически породил движение, от которого он столь страстно отрекался. Подобное объяснение практически не учитывает целый век крестьянских волнений, предшествовавший Реформации.

Мышлению Лютера был совершенно чужд такой неосязаемый фактор воздействия на события, как астрология. Меланхтон занимался астрологией, Лютер же - никогда. Астрологические выкладки способны объяснить, почему так много крестьянских бунтов приходилось на осень 1524 и на весну 1525 года. Именно в 1524 году все планеты находились в созвездии Рыбы. Еще два десятилетия назад была предсказана эта ситуация, как и великие волнения, которым предстоит вспыхнуть в этот год. По мере приближения назначенного срока нарастало и количество зловещих предсказаний. В 1523 году на эту тему был написан пятьдесят один трактат. Гравюры, наподобие приведенной ниже, изображали Рыбу на небесах и великие потрясения на земле. С одной стороны мы видим крестьян со знаменами и цепами; по другую сторону стоят император, папа и церковники. Кое-кого в 1524 году сдерживала надежда на то, что император созовет сейм и устранит все несправедливости. Сейм созван не был, и великая Рыба сняла все заслоны перед бушующими водами.

Со всем этим Реформация не имела ничего общего. В то же время совершенно неоправданно было бы полагать, что реформа и Крестьянская война абсолютно никак не связаны друг с другом.

Попытка провести в жизнь Вормсский эдикт арестами лютеранских служителей не раз служила непосредственным поводом к созыву собраний крестьянских союзов, которые требовали освобождения служителей, рассматривая Лютера как своего друга. Порой, когда крестьян просили назвать имя человека, которого они желали бы видеть арбитром при разборе их дел, первым в списке стояло имя Мартина Лютера. Официальный состав судов никогда не назначался, и никакого юридического судебного разбирательства никогда не проводилось. Но Лютер действительно вынес вердикт по поводу тех требований, которые выдвигали крестьяне в наиболее популярном из своих манифестов - «Двенадцать статей». Открывался он словами, напоминавшими сочинения самого Лютера: «Христианскому читателю мир и благодать Божья через Христа... Не Евангелие вызывает мятеж и возмущение». Возмутителями являются те, кто отказывается удовлетворить столь разумные требования. «Если Бог по Своему благоволению выслушает крестьян, кто выступит против Всевышнего? Может ли Он не услышать детей Израиля и не избавить их от руки фараона?»

Первые пункты манифеста затрагивали и Церковь. Община должна иметь право назначать и снимать служителя, который обязан «проповедовать Святое Евангелие, ничего не добавляя от себя». Такая формулировка полностью согласовывалась со взглядами Лютера. Община должна выплачивать служителю скромное содержание из так называемой большой десятины, взимаемой с произведенной продукции. Остальная сумма предназначалась для помощи бедным и выплаты чрезвычайного налога в случае войны. Так называемая малая десятина, взимаемая со скота, должна быть упразднена, «ибо Господь Бог сотворил скот для того, чтобы люди бесплатно пользовались им». Основные пункты отражали известную старую аграрную программу об общем пользовании полями, лесами и водами. Земледелец должен иметь право свободно охотиться, ловить рыбу и защищать свои земли от диких зверей. По соответствующему разрешению он имел право рубить лес, заготавливая древесину для строительства и на дрова. Удушающие налоги, ввергавшие в нищету вдову и сироту, у которых отнималась лучшая одежда или лучшая корова, должны быть упразднены. Рента подлежит пересмотру в зависимости от урожайности земли. Новые законы не должны отменять старые, а общинные луга не должны переходить в частное владение. Единственным пунктом, выходившим за рамки старых требований, был призыв полностью упразднить крепостничество. Землевладение должно основываться на аренде с заранее оговоренными условиями. Если господин желает дать работу, выходящую за рамки соглашения, эта работа должна выполняться за соответствующую плату. «Двенадцать статей» допускали, что любое требование, которое не согласуется со Словом Божьим, должно быть аннулировано. В целом программа была консервативна и выдержана в духе старого феодального экономического уклада. Интересно отметить, что она не содержала нападок на правящую власть.

Лютеру нравилась общая евангелическая направленность положений манифеста, но, обращаясь к крестьянам, он выразил сомнение в разумности большинства их требований. Что касается права общины выбирать себе служителя, то это зависит от того, будет ли она платить ему. Даже если община платит служителю, но князь не согласен с ее выбором, крестьянам лучше не бунтовать, а переселиться в другое место. Упразднение десятины - открытый грабеж, а отмена крепостничества превращает христианскую свободу в понятие плотское. Раскритиковав подобным образом программу, Лютер затем рассмотрел те средства, которые используются для ее реализации. Ни при каких обстоятельствах не должен обычный человек поднимать меч ради себя. Если каждый человек присвоит себе право вершить справедливость собственными руками, то не будет «ни авторитета, ни власти, ни порядка, ни земли, но одно лишь убийство и кровопролитие». Но это говорится вовсе не с намерением оправдать те вопиющие несправедливости, которые творят власть предержащие. К князьям Лютер обратился с призывом, оправдывая значительно большее число требований крестьян, чем он это сделал, обращаясь к самим крестьянам. При выборе служителя следует проявить уважение к воле общины. Требования крестьян об исправлении допущенных по отношению к ним злоупотреблений оправданы и справедливы. Князьям некого винить за вспыхнувшие беспорядки, кроме себя, поскольку они лишь предавались пышным забавам и при этом грабили своих подданных, сдирая с них последнюю шкуру. Истинное решение мог вынести лишь гражданский суд.

Но ни одна из сторон не была расположена к этому, и предсказание Лютера о том, что все это принесет с собой лишь убийство и кровопролитие, исполнилось с избыточной щедростью. Лютер давно уже заявил, что не окажет никакой поддержки вооруженным частным гражданам, сколь бы справедливым ни было их дело, поскольку подобные средства неминуемо влекут за собой беды для невинных. Он не мог предвидеть, что разразится настоящая революция. Да и трудно представить себе, как такое могло случиться в XVI веке, поскольку ни убеждением, ни силой в то время еще невозможно было сплотить людей воедино. В ту эпоху меньшинство еще не могло захватить государственную власть, использовав военную технику для навязывания своей воли обществу. Отсутствовали также и современные средства пропаганды.

Крестьянской войне недоставало сплоченности пуританской революции, поскольку у нее не было ни ясной программы, ни единства в руководстве. Одни выступали за диктатуру крестьянства, другие - за бесклассовое общество, третьи - за возврат к феодализму, четвертые - за упразднение всех правителей, кроме папы и императора. Иногда во главе восставших стояли крестьяне, иногда писари, а иногда даже рыцари. Отдельные группы никак не координировали свои действия между собой. Не было даже религиозного единства, поскольку с обеих сторон выступали как католики, так и реформаты. В Эльзасе, где одним из требований восставших было упразднение папской власти, борьба приняла окраску религиозной войны. Герцог и его брат-кардинал развернули охоту на крестьян, именуя их «неверующими, вышедшими из повиновения лютеранами-раскольниками, которые сеют разрушение, подобно гуннам и вандалам». Нет сомнения в том, что толпы восставших не признавали никакой дисциплины. Прежде всего они желали грабить замки и монастыри, охотиться на дичь и опустошать рыбные пруды.

На рисунке вы видите типичную для Крестьянской войны сцену разграбления монастыря. Обратите внимание на изображенную вверху слева группу людей, закинувших сеть в пруд. Другие в это время выносят из монастыря припасы. Большого кровопролития не было. Лишь один человек потерял руку. Тут и там видны пьянствующие и блюющие крестьяне, подтверждая кем-то сказанные слова, что это была не столько крестьянская, сколько пьяная война.

Еще один штрих к поведению крестьян добавляет письмо аббатиссы, которая сообщает о том, что обитель ее подвергалась грабежам до тех пор, пока в ней не осталось ни одного яйца и ни одного горшка масла. Через окна монастыря послушницы могли видеть избиение мирных жителей и дым, поднимающийся от горящих замков. Когда война закончилась, в Тюрингии оказались разрушенными 70 монастырей, а во Франконии - 270 замков и 52 монастыря. Когда палатинат не устоял перед крестьянами, беспорядки достигли таких масштабов, что их собственные предводители вынуждены были пригласить прежние власти вернуться, чтобы помочь в восстановлении порядка. Но те предпочли выждать, пока крестьяне не будут разгромлены.

Могло ли быть иначе? Существовал ли человек, который сумел бы предложить разумный план приспособления крестьян к новому политическому и экономическому порядку и выполнить этот план? Центральной фигурой был император, но император никогда не взял бы на себя такую роль. Из всех других людей лишь один пользовался в Германии достаточной известностью и доверием, чтобы выполнить эту задачу. Таким человеком был Мартин Лютер - и он отказался. Для него, служителя церкви, взять в руки меч и возглавить крестьян было равносильно отступничеству от своего долга, как Лютер понимал его. Не для того он разрушал папскую теократию, чтобы на ее месте утвердить новую теократию святых или крестьян. Власти должны поддерживать мир. Власти должны распоряжаться мечом. Лютеру не подходила роль предводителя гуситского воинства Жижки или Кромвеля, ведущего в бой своих «железнобоких».

Мюнцер раздувает мятеж

В то же время Лютер никогда бы не осудил крестьян столь резко, не возьми на себя другой человек ту самую роль, которая была ненавистна ему. Не будь Томаса Мюнцера, в Саксонии не вспыхнула бы крестьянская война. Изгнанный, он перебрался в Богемию, затем вернулся, постепенно обосновался в одной саксонской деревушке, взял в свои руки власть и теперь, наконец, обнаружил в крестьянах под знаменем Bund тех избранных, которым надлежит уничтожить нечестивцев и утвердить царство святых. Цель заключалась не в том, чтобы устранить экономические несправедливости. В Саксонии они не были ярко выражены, поскольку крепостное право там давно упразднили. Мюнцер ратовал за экономические перемены только в интересах религии. У него хватило ума понять то, чего не заметил никто другой из его современников, - вера не может процветать в условиях физической эксплуатации. Он восклицал:

«Лютер заявляет, будто беднякам достаточно одной лишь веры. Разве не видит он, что поборы и налоги препятствуют принятию веры? Он утверждает, будто Слова Божьего достаточно. Разве не понимает он, что люди, всякий момент жизни которых поглощен заботами о хлебе насущном, не имеют времени для чтения Слова Божьего? Князья обескровили народ поборами. Они считают своими рыбу в воде, птицу в воздухе и траву в поле, а доктор Обманщик говорит: «Аминь!» Где же мужество у доктора Осторожного, у нового папы из Виттенберга, у доктора Мягкое Кресло, у лизоблюда-отступника? Он говорит, что бунтовать воспрещено, поскольку Бог вверил меч властителю, но сила меча принадлежит всему обществу. В добрые старые времена правосудие вершилось принародно, чтобы правитель не мог его извратить, и вот правители извратили правосудие. Они будут низвергнуты со своих престолов. Воронье уже собирается в стаи, чтобы пожрать их трупы».

В подобном настроении Мюнцер прибыл в Мюльхаузен. Именно на нем лежит ответственность за разжигание там крестьянской войны. Перед алтарем он развернул огромное шелковое знамя с изображением радуги и девиза: «Слово Божье пребывает вовек». «Пора! Настало время! - вскричал он. - Будь вас даже всего лишь трое, посвященных Богу, вам нечего бояться ста тысяч! Вперед! Вперед! Вперед! Никакой жалости! Не жалейте нечестивцев, когда они рыдают. Помните, что Бог повелел Моисею уничтожать нечестивых полностью и без жалости. Поднялись все крестьяне. Бейте! Крушите! Крушите! Вперед! Вперед!»

Деревня действительно пребывала в волнении. Крестьяне поднимались повсюду. А утомленный Фридрих Мудрый ожидал смерти. Своему брату Иоганну он писал: «Возможно, крестьянам предоставили долгожданный повод к восстанию как раз помехи, чинимые Слову Божьему. Многократно бывал бедный народ обманут своими господами, и ныне Бог ниспосылает гнев Свой на нас. Если будет на то Его воля, к власти придет простой человек. Если не будет на то Его воли, конец вскоре будет иным. Будем же молить Бога простить наши грехи, вверяя исход в Его руки. Он благоустроит все в Свое благоволение и прославление». Брат Иоганн уступил крестьянам принадлежавшее власти право сбора налогов. Фридриху он писал: «Как князья мы разгромлены».

Лютер пытался перегородить хлынувший поток плотиной, отправившись в гущу крестьян, чтобы обратиться к ним с увещеванием. Они встретили его насмешками и ненавистью. Тогда он написал трактат «Против разбойничьих и грабительских шаек крестьян». По его разумению, ад опустел, поскольку все бесы подались к крестьянам, а сатана пребывает в Томасе Мюнцере, «который лишь подстрекает к грабежу, убийству и кровопролитию». Христианский правитель, подобный Фридриху Мудрому, должен воистину обратиться к своему сердцу и смиренно молиться о помощи против дьявола, поскольку наша «война не с плотью и кровию, но с духовным нечестием». Кроме того, князю надлежит выйти за рамки своего долга и предложить условия мира обезумевшим крестьянам. Если же они эти условия отвергнут, ему следует незамедлительно взяться за меч. Лютер никоим образом не приветствовал намерение Фридриха Мудрого ничего не предпринимать, предоставив решать исход событий Господу. Ему больше импонировал Филипп Гессенский, который сказал: «Если бы не моя решительность, вся смута в моей местности вышла бы из берегов через четыре дня».

Лютер сказал:

«Если поселянин пошел на открытый бунт, он поставил себя вне Закона Божьего, ибо бунт есть не просто убийство, но подобен огромному пожару, который охватывает всю землю, оставляя за собой пепелище. Так и бунт приносит с собой убийства и кровопролитие, он оставляет вдов и сирот, переворачивая все вверх дном, подобно великому бедствию. Посему пусть всякий, кто способен, колет, рубит и поражает, будь то тайно или открыто, памятуя, что не может быть ничего более пагубного, вредоносного и дьявольского, чем бунт. Представьте, будто перед вами взбесившийся пес, и если вы не убьете его, он погубит вас и с вами всю землю».

Некоторые из князей выказали излишнюю готовность колоть, рубить и поражать, а Томас Мюнцер тут же предоставил им повод для этого. Герцог Георг, ландграф Филипп и некоторые другие проявили достаточную быстроту. Мюнцер с крестьянским войском сосредоточился близ Франкенхаузена. Крестьяне известили князей, что не ищут ничего, кроме праведности Божьей, и желают избежать кровопролития. Князья отвечали: «Выдайте нам Томаса Мюнцера. Остальных пощадим». Предложение было заманчивым, но Мюнцер пустил в ход все свое красноречие: «Не бойтесь. Гедеон с малой горсткой сокрушил мадиамян, а Давид поразил Голиафа». И в этот момент на небе появилась радуга - тот самый символ, что был изображен на знамени Мюнцера. Крестьяне сплотили ряды. Но князья воспользовались перемирием для того, чтобы окружить их. Лишь шестьсот человек попали в плен. Пять тысяч были изрублены. Мюнцер бежал, но был схвачен и обезглавлен после пыток. Затем князья принялись за расправу.

Разгром и его влияние на Реформацию

Не лучше обстояло дело у крестьян и в других местах. Во главе Швабской Лиги стоял полководец, который, столкнувшись с превосходящими силами, обращался к дипломатии, двуличию, уловкам и лишь в крайнем случае вступал в бой. Ему удалось раздробить крестьянские войска и уничтожить их поодиночке. Крестьян заманили в западню и в конце концов одолели числом. Утверждается, что было убито 100 тысяч человек. В день торжественного въезда епископа Конрада в Вюрцбург это событие было отпраздновано казнью 64 горожан и крестьян. Когда епископ объезжал свою епархию, его сопровождал личный палач, казнивший за это время 272 человека. На крестьян наложили огромную контрибуцию, и все же крестьянство как класс уничтожено не было. Знать еще не могла позволить себе стереть с лица земли землепашцев. Не были они и разорены, так как смогли выплатить наложенную на них дань. Но надежде крестьянства непосредственно участвовать в политической жизни Германии был положен конец. На три столетия крестьяне превратились в безрогих быков.

К сожалению, свирепый трактат Лютера задержался в типографии и появился как раз во время расправы с крестьянами. Лютер пытался смягчить его звучание, написав другой памфлет, в котором он продолжал утверждать, что уши бунтовщиков следует прочистить пулями. Но при этом Лютер добавлял, что у него нет намерения лишать пленников милости. Вместо того чтобы, покинув крестьян, воротиться в ад, все бесы, - утверждал Лютер, - ныне вошли в викариев, которые теперь просто мстили.

Но этот трактат остался незамеченным, а печально знаменитые слова Лютера - «колите, рубите и душите» - навлекли на него несмываемый позор. Крестьяне обвиняли Лютера в предательстве их дела, а князья-католики в то же время возлагали на него ответственность за все беспорядки. Как следствие, крестьяне теперь стремились обрести религиозное утешение в анабаптизме, хотя не следует и переоценивать эту тенденцию. Общую аграрную окраску анабаптистского движения ни в коем случае нельзя считать исключительно результатом Крестьянской войны. В большей степени она была вызвана теми гонениями, в ходе которых города избавлялись от анабаптизма быстрее, чем деревня. Не произошло и массового отхода крестьян от своей веры, и до конца жизни Лютера его община в большинстве своем состояла из крестьян, проживавших близ Виттенберга. Тем не менее позиция Лютера во многом объяснялась отчужденностью крестьян.

Одновременно католические князья возлагали на Лютера ответственность за все восстание в целом. Особую окраску этому обвинению придавало выступление на стороне крестьян сотен лютеранских священнослужителей - как добровольно, так и по принуждению. Впоследствии католические правители проявили величайшее усердие, отлучая евангелических проповедников. Тем, что католицизм сохранился в Баварии и Австрии, он обязан не столько контрреформации, сколько Крестьянской войне.

Наибольшие страдания доставлял Лютеру он сам. Лютер начал страшиться - но не Бога, не дьявола, не себя самого, а хаоса. Иногда страх превращал его в человека черствого и неразборчивого, готового простить угнетение безвинных из опасения, что среди них могут скрываться начинающие Томасы Мюнцеры.

Это привело к тому, что сфера деятельности Лютера непрерывно сокращалась. Среди католиков - как церковников, так и мирян - царил дух ожесточения. В Швейцарии, в южногерманских протестантских городах и среди анабаптистов появились различные формы протестантизма. Даже в Виттенберге одно время тайно действовали приверженцы сект, и нельзя было с уверенностью сказать, что подобные проникновения не повторятся. Но в оставшихся под его влиянием районах Лютер был решительно настроен созидать.

Мартин Лютер (10 ноября 1483, Айслебен, Саксония — 18 февраля 1546) — христианский богослов, инициатор Реформации, переводчик Библии на немецкий язык. Его именем названо одно из направлений протестантизма.

Биография
Мартин Лютер — деятель Реформации в Германии, основатель немецкого протестантизма. Перевел на немецкий язык Библию, утвердив нормы общенемецкого литературного языка. Мартин Лютер родился 10 ноября 1483, в Эйслебене, Саксония в семье бывшего рудокопа, ставшего одним из владельцев плавилен и меднорудных разработок. Окончив в 1505 году Эрфуртский университет со степенью магистра, Лютер поступил в августинский монастырь в Эрфурте. В 1508 году он начал читать лекции в Виттенбергском университете. В обстановке подъема общественного движения в Германии, критики католической церкви, Мартин Лютер выступил с 95 тезисами против индульгенций. Эти тезисы содержали основные положения его нового религиозного учения, отрицавшего основные догматы и весь строй католической церкви. Отвергнув католическую догму о том, что церковь и духовенство являются необходимыми посредниками между человеком и богом, Лютер объявил веру христи анина единственным путем спасения души, которое даруется ему непосредственно богом. Мартин Лютер утверждал, что мирская жизнь и весь мирской порядок, обеспечивающий человеку возможность отдаваться вере, занимают важное место в христианской религии. Он отверг авторитет папских декретов и посланий и требовал восстановления авторитета Священного писания. Лютер отвергал претензии духовенства на господствующее положение в обществе. Важное историческое значение имело провозглашение Лютером идеи независимости светского государства от католической церкви. Тезисы Мартина Лютера были восприняты оппозиционными слоями населения как сигнал к выступлению против католической церкви и освящавшегося ею общественного строя, причем реформационное движение вышло за те границы, которые ставил ему Мартин. Опираясь на общественное движение в Германии, Лютер отказался явиться на церковный суд в Рим, а на Лейпцигском диспуте с католическими богословами в 1519 году открыто заявил, что во многом считает правильными положения, выдвинутые чешским реформатором Яном Гусом. В 1520 году Лютер публично сжег во дворе Виттенбергского университета папскую буллу об отлучении его от церкви. В том же году в обращении «К христианскому дворянству немецкой нации» он объявил, что борьба с папским засильем является делом всей немецкой нации. Но в 1520-1521 годах, когда интересы разных примкнувших к Реформации классов стали размежевываться, и на политическую арену выступил Томас Мюнцер, показавший новое, народное понимание Реформации, Мартин Лютер стал отходить от первоначально занятой им радикальной позиции, уточнив, что христианскую свободу следует понимать лишь в смысле духовной свободы, с которой телесная несвобода вполне совместима. От преследования по Вормсскому эдикту 1521 году Лютер искал защиты у князей, укрывшись в замке Вартбург курфюрста Фридриха Саксонского. С этого времени начинаются резкие выступления Лютера против радикально-бюргерских направлений Реформации и особенно против массовых народных выступлений. Лютер указывал, что светская власть обязана охранять существующий общественный порядок силой меча. Во время Крестьянской войны 1524-1526 годов он требовал кровавой расправы с восставшими крестьянами и восстановления крепостного состояния. В историю немецкой общественной мысли Мартин Лютер вошел и как деятель культуры — как реформатор образования, языка, музыки. Он не только испытал на себе влияние культуры Возрождения, но в интересах борьбы с папистами стремился использовать народную культуру и многое сделал для ее развития. Большое значение имел выполненный Лютером перевод на немецкий язык Библии (1522-1542), в котором ему удалось утвердить нормы общенемецкого национального языка.

Мартин Лютер реформатор
18 октября 1517 года папа Лев Х выпускает буллу об отпущении грехов и продаже индульгенций в целях «Оказания содействия построению храма св. Петра и спасения душ христианского мира». Лютер взрывается критикой роли церкви в спасении, которая выражается 31 октября 1517 года в 95 тезисах. Возглавленные гуманистами выступления против индульгенции рассматривали проблему с точки зрения человечности. Лютер критиковал догмы, то есть христианский аспект учения. Слух о тезисах распространяется молниеносно и Лютера вызывают в 1519 году на суд и, смягчившись, на Лейпцигский диспут, куда он, несмотря на судьбу Яна Гуса, явился и в диспуте выражает сомнение в праведности и непогрешимости католического папства. Тогда Папа Римский Лев X предает Лютера анафеме. В 1520 году буллу проклятия составил Пиетро из дома Аккольти. Лютер публично сжигает во дворе Виттенбергского университета папскую буллу Exsurge Domine об отлучении его от церкви и в обращении «К христианскому дворянству немецкой нации» объявляет, что борьба с папским засильем является делом всей немецкой нации. Папу Римского поддерживает император Карл, и Лютер ищет спасения у Фридриха Саксонского в замке Вартбург. Там ему является дьявол, но Лютер приступает к переводу Библии на немецкий язык. Редактировать этот перевод ему помогал профессор теологии Университета Виттенберга Каспар Круцигер. В 1525 году 42-летний Лютер связывает себя узами брака с 26-летней бывшей монахиней Катариной фон Бора. В браке у них родилось шесть детей. Во время Крестьянской войны 1524—1526 годов Лютер выступил с резкой критикой бунтовщиков, написав «Против убийственных и грабящих орд крестьян», где назвал расправу с зачинщиками беспорядков богоугодным делом. В 1529 году Лютер составляет Большой и Малый Катехизис, которые были положены во главу угла Книги Согласия. В работе Аугсбургского рейхстага 1530 года Лютер не участвовал, позиции протестантов представлял Меланхтон. Последние годы жизни Лютера были омрачены хроническими недугами. Он умер в Айслебене 18 февраля 1546 года.

Значение деятельности Лютера
Макс Вебер считал что, лютеранская проповедь не только дала толчок Реформации, но послужила поворотным моментом в зарождении капитализма и определила дух Нового Времени. В историю немецкой общественной мысли, Лютер вошел и как деятель культуры — как реформатор образования, языка, музыки. Он не только испытал на себе влияние культуры Возрождения, но в интересах борьбы с «папистами» стремился использовать народную культуру и многое сделал для ее развития. Большое значение имел перевод на немецкий язык Библии (1522—1542), в котором ему удалось утвердить нормы общенемецкого национального языка. В последней работе ему активно помогал его преданный друг и соратник Иоганн-Каспар Аквила.

Философия Лютера
Основополагающие принципы учения Лютера "спасение только верой, благодатью и Библией ". Одним из центральных и востребованных положений философии Лютера считается концепция «призвания». В противоположность католическому учению о противопоставлении мирского и духовного, Лютер полагал, что и в мирской жизни на профессиональном поприще осуществляется благодать Бога. Бог предназначает человека к виду деятельности посредством вложенного таланта или способности и долг человека прилежно трудиться, исполняя свое призвание. Причем в глазах Бога нет труда благородного или презренного. Труды монахов и священников, какими бы тяжкими и святыми они ни были, ни на йоту не отличаются в глазах Бога от трудов крестьянина в поле или женщины, работающей по хозяйству. Основной мыслью тезисов было показать, что священники не являются посредниками между Богом и человеком, они лишь должны направлять паству и являть собой пример истинных христиан. «Человек спасает душу не через Церковь, а через веру », — писал Лютер. Он опровергал догмат божественности личности папы, что было ярко продемонстрировано в дискуссии Лютера со знаменитым богословом Иоганом Экком в 1519 году. Опровергая божественность папы, Лютер ссылался на греческую, то есть православную церковь, которая также считается христианской и обходится без папы и его безграничных полномочий. Лютер утверждал непогрешимость Священного Писания, а авторитет Священного предания и соборов ставил под сомнение.

Лютер и антисемитизм
Относительно антисемитизма Лютера существуют различные точки зрения. Одни считают, что антисемитизм был личной позицией Лютера, которая никак не повлияла на его теологию и была лишь выражением общего духа времени. Другие называют Лютера «теологом холокоста», полагая, что частное мнение отца-основателя конфессии не могло не повлиять на умы неокрепших верующих впоследствии и даже могло способствовать распространению нацизма среди части лютеран Германии. Известно, что в начале своей проповеднической деятельности Лютер был свободен от антисемитизма. Он даже написал в 1523 году памфлет «Иисус Христос был рожден евреем». Однако впоследствии Лютер осуждал, скорее не евреев, а иудаизм за отрицание Троицы, посему он призывал изгнать иудеев и разрушить их синагоги, что вызвало впоследствии симпатии Гитлера.

Смерть Мартина Лютера
Лютер признавался, что Бог стал казаться ему врагом: «Невозможно разобраться, дьявол ли Бог или Бог - это дьявол» . Отец Реформации видел сатану, являвшегося ему то в виде пылающего факела, блуждающего во мраке ночи, то огромной черной свиньей, бродящей под его окнами. Таковы были труды и дни отца Реформации. Смерть «евангелиста» была ужасной. В ночь с 17 на 18 февраля 1546 года Лютер после весьма плотного ужина в самом веселом расположении духа отправился спать. Среди ночи он проснулся, охваченный безотчетным страхом. Когда утром слуга вошел в спальню, чтобы одеть хозяина, он увидел его труп: Мартин Лютер повесился. Об этом в конце концов стало известно со слов слуг покончившего с собой. Иоганн Кохлей в том же 1546 году издал книгу, в которой цитировал рассказы прислуги из дома главного реформатора. В 1592 году обстоятельства смерти Лютера подтвердились: в Кельне была издана книга Томаса Боцко, священника-ораторианца, исповедовавшего одного из слуг - очевидца смерти Лютера. События той ночи так потрясли беднягу, что он бежал из протестантской Германии в католический Рим. В 1606 году рассказ слуги ещё раз был напечатан - в Антверпене. После смерти Лютера и пышных похорон «евангелиста» в Виттенберге Меланхтон - идейный руководитель «пророка» - возвестил в панегирике усопшему: «Нечеловеческая проницательность открыла ему глаза на истину о прощении грехов и спасении одной верой! Этого человека вдохновлял сам Бог, а потому и учение его от Бога. Ушел от нас возничий колесницы Израилевой... Сохраним же память о нем в наших сердцах и станем продолжателями его дела !»

Ответ оставил Гость

В обстановке подъема общественного движения в Германии, критики католической церкви, Мартин Лютер выступил с 95 тезисами против индульгенций (вывесил тезисы 31 октября 1517 на дверях виттенбергской Замковой церкви) . Эти тезисы содержали основные положения его нового религиозного учения (развитые им затем в других сочинениях) , отрицавшего основные догматы и весь строй католической церкви. Отвергнув католическую догму о том, что церковь и духовенство являются необходимыми посредниками между человеком и богом, Лютер объявил веру христианина единственным путем спасения души, которое даруется ему непосредственно богом (тезис об оправдании одной верой) .
Лютер утверждал, что мирская жизнь и весь мирской порядок, обеспечивающий человеку возможность отдаваться вере (светское государство и его учреждения) , занимают важное место в христианской религии. Он отверг авторитет папских декретов и посланий (Священное предание) и требовал восстановления авторитета Священного писания. Лютер отвергал претензии духовенства на господствующее положение в обществе. Роль духовенства Лютер ограничивал наставлением христиан в духе смирения, осознания человеком его полной зависимости от милости божьей в деле спасения его души. Важное историческое значение имело провозглашение Лютером идеи независимости светского государства от католической церкви.
Тезисы Лютера были восприняты оппозиционными слоями населения как сигнал к выступлению против католической церкви и освящавшегося ею общественного строя, причем реформационное движение вышло за те границы, которые ставил ему Лютер. Опираясь на общественное движение в Германии, Лютер отказался явиться на церковный суд в Рим, а на Лейпцигском диспуте с католическими богословами в 1519 году открыто заявил, что во многом считает правильными положения, выдвинутые чешским реформатором Яном Гусом. В 1520 году Лютер публично сжег во дворе Виттенбергского университета папскую буллу об отлучении его от церкви. В том же году в обращении "К христианскому дворянству немецкой нации" он объявил, что борьба с папским засильем является делом всей немецкой нации. Но в 1520-1521 годах, когда интересы разных примкнувших к Реформации классов стали размежевываться, и на политическую арену выступил Томас Мюнцер, показавший новое, народное понимание Реформации, Лютер стал отходить от первоначально занятой им радикальной позиции, уточнив, что христианскую свободу следует понимать лишь в смысле духовной свободы, с которой телесная несвобода (включая крепостное состояние) вполне совместима. От преследования по Вормсскому эдикту 1521 году Лютер искал защиты у князей, укрывшись в замке Вартбург курфюрста Фридриха Саксонского. С этого времени начинаются резкие выступления Лютера против радикально-бюргерских направлений Реформации (Андреас Карлштадт) и особенно против массовых народных выступлений. Лютер указывал, что светская власть обязана охранять существующий общественный порядок силой меча. Во время Крестьянской войны 1524-1526 годов он требовал кровавой расправы с восставшими крестьянами и восстановления крепостного состояния.
В историю немецкой общественной мысли Лютер вошел и как деятель культуры - как реформатор образования, языка, музыки. Он не только испытал на себе влияние культуры Возрождения, но в интересах борьбы с папистами стремился использовать народную культуру и многое сделал для ее развития. Большое значение имел выполненный Лютером перевод на немецкий язык Библии (1522-1542), в котором ему удалось утвердить нормы общенемецкого национального языка.

Как мы уже знаем, предреформационные десятилетия были временем обострения социальных противоречий и крайнего ужесточения феодальной эксплуатации. Германия шла впереди других стран Европы по уровню развития крестьянской антифеодальной борьбы. В 1502 году тысячи повстанцев встали под знамя «Башмака» (символ крестьянской независимости, родившийся когда-то в кантонах Швейцарии). Крестьяне требовали упразднения всех феодальных платежей и крепостнических «новшеств», возвращения узурпированных общинных угодий. В 1514 году произошло крупнейшее за всю предшествующую историю Германии народное восстание, возглавляемое тайным союзом «Бедный Конрад». Крестьяне выступили в нем вместе с городским плебейством. В 1518–1520 годах народный протест пошел на убыль из-за ожидания «реформ сверху», но с середины 1521-го заявил о себе с новой силой. В стране складывалась революционная ситуация. Классовые столкновения свидетельствовали о том, что никакого единого антипапистского движения в Германии уже нет, что это благодушная иллюзия Виттенберга. Народные низы согласны были поддерживать борьбу против Рима только при условии отмены крепостнического гнета, господские сословия - только ради захвата церковных земель и расширения феодальной эксплуатации.

После Вормсского рейхстага крестьянские вожди все чаще использовали в своей агитации реформаторские нравственно-религиозные понятия, но вкладывали в них совсем не тот смысл, который вложил (или намеревался вложить) сам доктор Мартинус.

Еще в 1520 году в статье «О свободе христианина» Лютер пытался провести резкое размежевание «прав духа» и «прав плоти». Разум и веру, утверждал он, никто не должен стеснять, и духовному диктатору народ вправе ответить сопротивлением. Однако к «угнетению плоти» (то есть к тяготам материальным) христиане обязаны относиться со смирением, как бы оплачивая этим нестесненность совести и веры.

Лютеровское разделение «духовных» и «плотских» прав крестьянская масса не приняла - и не только потому, что не хотела терпеть все умножающиеся материальные невзгоды. Горький опыт убеждал крестьянина в том, что насилие духовное (ложь) и телесное феодальное бремя (гнет) - это две стороны одной медали .

Ужесточение феодальной эксплуатации совершалось в начале XVI века с помощью «тысячи неправд». Захват общинных угодий почти всегда был не только актом насилия, но и грубым обманом. Господа подтасовывали старинные грамоты, прибегали к услугам лжесвидетелей и продажных судей. С личностью крестьянина - еще недавно относительно независимого, а теперь обремененного долгами и крепостническими поборами - никто не считался. Его могли выпороть за то, что его скотина забрела на только что отсуженное пастбище; могли приговорить к смерти за ловлю раков в «господском ручье». С него требовали того, что еще вчера выпрашивали как подачку, или вдруг постановляли, что он вправе жаловаться лишь на чужого господина, но никак не на своего. Феодалы именовали себя «покровителями крестьян», твердили, что защищают их от неприятельских набегов, но в форме «охранных денег» сдирали с них больше, чем любой турок.

Вскоре после Вормсского рейхстага произошли два почти совпавших во времени события, которые обострили революционную ситуацию.

Первое. В августе 1522 года военный вождь немецкого дворянства Франц фон Зиккинген выступил в поход против трирского епископа и поддерживавшей его княжеской коалиции. Акция Зиккингена имела далеко идущие цели. «Дело шло, - писал Ф. Энгельс, - не более и не менее, как об устранении всех князей, секуляризации всех духовных княжеств и имуществ, установлении дворянской демократии с монархом во главе…» Выступление рыцарей не получило активной поддержки низов, но оживило в патриархальном крестьянстве давнюю мечту о кайзере-патриоте, который положит конец княжеским неправдам. Кроме того, вооруженное столкновение князей с дворянско-рыцарским ландауским союзом обнажило противоречия, раздиравшие господствующее феодальное сословие. Оно сделало очевидным, что «верхи не могут править по-старому».

И второе событие. Осенью 1522 года вышел в свет лютеровский немецкий перевод Нового завета (так называемая «Сентябрьская Библия», или «Вартбургский Евангелион»). Реформатор надеялся, что эта книга внушит народу непримиримость к папству и вместе с тем - покорность светским властям. Народное отношение к Евангелию оказалось совершенно иным. По восприятию массового читателя, своим переводом Библии Лютер «противопоставил феодализированному христианству своего времени скромное христианство первых столетий, распадающемуся феодальному обществу - картину общества, совершенно не знавшего многосложной, искусственной феодальной иерархии. Крестьяне всесторонне использовали это оружие против князей, дворянства и попов» .

Лютеровский перевод Нового завета позволил низам осознать и высказать, что они «не хотят жить по-старому».

В 1524 году по всей Нижней и Средней Германии составляются петиции, проникнутые пафосом «божьего права» (осенью они уже будут предъявляться как повстанческие программы антифеодальных преобразований). В зависимости от степени зрелости крестьянского движения понятие «божьего права» трактуется по-разному.

В наиболее патриархальных районах под ним разумеют уважение к старым обычаям, вольностям и пожалованиям: безбожными объявляются так называемые «новшества» (Neuwerungen), то есть крепостнические повинности, введенные господами в последние десятилетия.

На территориях, пограничных со Швейцарией, где в 1518 году началась радикально-бюргерская реформация, крестьяне толкуют «божье право» более решительно. По сути дела, они требуют для себя той степени независимости, которая прежде предоставлялась лишь жителю вольного города. Ссылки на Писание используются для доказательства того, что над поселянином не должно быть никакого иного начальства, кроме имперского; что безбожно все крепостное право, все «подушные» повинности (как старые, так и новые). Значительное внимание уделяется свободному выбору священников и секуляризации церковных имуществ, долю от которых должен получить и простой народ.

Зимой и весной 1524 года природа словно сбилась с толку. В феврале цвели вишни и бабочки летали, как летом. В пасхальную неделю ударил мороз. Холода держались до самого лета. Посевы погибли, а к осени начался мор. В Швабии, Баварии и Австрии свирепствовали эпидемии. Народная молва разносила сообщения о чудовищных несуразицах. Всюду жаловались на рождение уродов: шестипалых детей, ягнят без копыт и телок о двух головах. Над одной деревней бились меж собой аисты, над другой - стая галок налетела на стаю ворон.

Анабаптистские пророки, ходившие по селам и городам, утверждали, что это приметы близкого вселенского переворота, после которого наступит тысячелетнее царство справедливости и братства.

В июне 1524 года восстанием в графстве Штюллинг началась Великая крестьянская война. В течение нескольких месяцев она охватила обширную территорию от Эльзаса до Зальцбурга и от Тироля до Гарца. Основными районами активных повстанческих действий стали Швабия, Франкония и Тюрингия.

События Крестьянской войны подробно и доходчиво освещены в советской исторической литературе; у нас нет необходимости прослеживать их в деталях, месяц за месяцем. Мы ограничимся поэтому общей характеристикой крестьянского повстанческого движения, позволяющей читателю составить представление о его силе и слабостях; о том, каким оно было в действительности и каким виделось со стороны, в частности из лютеранского Виттенберга, который остался вне зоны восстания.

Антифеодальное движение 1524–1525 годов превосходило предшествующие крестьянские восстания и по размаху, и по степени политической сознательности. Последняя ярко выразилась в десятках крестьянских программ, представляющих собой важную страницу в истории демократического мышления. Стихийные местные недовольства быстро перерастали в действия крупных повстанческих соединений (отрядов), насчитывавших порой по нескольку тысяч человек. Целые районы отказывались от несения феодальных повинностей и под угрозой вооруженного насилия предъявляли господам свои требования. Князья пытались отсрочить их выполнение с помощью проволочек и перемирий, но наиболее революционные отряды переходили к наступательным действиям.

Важным инструментом повстанческой организации было так называемое «светское отлучение» (остракизм в отношении дезертиров, колеблющихся и потенциальных врагов). Города, оказавшиеся в зоне восстания, должны были либо присоединиться к крестьянам, либо разоружиться и принести клятву о сохранении нейтралитета. Княжеские замки, резиденции епископов и аббатов уничтожались; имущество монастырей экспроприировалось. В большинстве отрядов были введены суровые меры против мародерства и грабежей.

Уже к осени 1524 года крестьянские соединения представляли собой внушительную военную силу. В Швабии, например, они превосходили войска противостоящего им княжеского союза и численностью и инициативой. Стихийного натиска повстанческих отрядов было достаточно для того, чтобы одержать серию побед. Южногерманские дворяне спасались бегством или сдавались в плен. Их замки не выдерживали крестьянской осады. Никому не казалось невероятным, что не сегодня завтра по всей Германии учредится «мужицкое царство».

До какой степени мыслящие представители немецкого княжеского сословия были подавлены сознанием правомерности крестьянского восстания и предчувствием его победы, показывают письма лютеровского князя Фридриха Мудрого. В марте 1525 года курфюрст, разбитый тяжелой болезнью, обращался к своему брату Иоганну с такими словами: «По-видимому, у бедных людей были причины для мятежа и особенно такая, как стеснение слова божьего. Бедняки многими способами отягощались нами, духовными и светскими властителями. Бог да отвратит от нас их гнев. Будет на то его воля, и выйдет так, что править станут обычные неблагородные люди, а не пожелает бог и не решит этого, к славе его, так и выйдет вскорости иначе… Я думаю, что вашей светлости и мне надо бы терпеливо не вмешиваться в это дело и не путать себя с господами духовного звания, которые, как я подозреваю, и вам и мне (князьям, поддерживающим реформацию. - Э. С. ) едва ли желали добра».

Но не только саксонский курфюрст пребывал в растерянности; значительная часть немецкого дворянства в конце 1524 - начале 1525 года испытывала страх перед повстанцами. Слова «божья кара» были на устах у всех.

По мере развертывания военных операций стали видны, однако, и серьезные изъяны крестьянского революционного действия.

Немецкий простолюдин издавна привык почтительно относиться к клятвенным заверениям, жаловательным грамотам, третейским судебным решениям. Добившись от князей согласия на рассмотрение повстанческих петиций, крестьянские отряды нередко прекращали активные действия, а после того, как господа «торжественно заверяли», что признают правомерность соответствующих требований, вообще расходились по деревням. Это легковерие помещики использовали с циничной расчетливостью. Лицемерные обещания позволяли им сбить огонь мятежа и выиграть время, необходимое для стягивания феодально-княжеского войска.

У восставших не было сколько-нибудь продуманной стратегии и общего плана кампании. Уже собравшись в отряд, развернув знамя и одержав первую героическую победу над врагом, крестьяне в растерянности останавливались. На сходках царила разноголосица. Из отряда в отряд слали гонцов, которые должны были выведать, «что же делать дальше».

Представление о повстанческой солидарности также несло на себе печать патриархально-средневекового мышления, рисовавшего все человеческие отношения как «местные» и «поземельные». Крестьян не нужно было учить тому, что соседу, попавшему в беду, надо всеми силами помогать. Но к солидарности более широкой, чем «соседская», они не были готовы. Привязанность крестьянина к селению и дому как бы стреноживала антифеодальное повстанческое войско. Если мы взглянем на карту крестьянской войны в Швабии и Франконии, нам тотчас бросится в глаза, что даже самые организованные и боеспособные отряды (Светлый, Черный, Лучезарный) ходят по кругу, словно на невидимой веревке, конец которой прикреплен «к родным местам».

Было принято, что, отслужив в отряде четыре месяца, повстанец возвращается к полевым работам. Отряды представляли местности и были разными по численности. Огнестрельным оружием - особенно пушками - крестьяне владели плохо. Общей кассы почти нигде не существовало; ополченцу не выплачивалось соответственно никакого регулярного содержания, и каждый должен был сам добывать себе пропитание.

Крестьяне-повстанцы зачастую апокалипсически переживали происходящее: считали, что они орудие начавшегося «божьего суда над злом» и их дело исчерпывается ниспровержением существующего греховного порядка. Какой строй утвердится после переворота - об этом повстанец не должен заботиться. Едва мир очистится от скверны, потечет совсем иное время : Христос сойдет на землю и все устроит к общему благу. Почва станет сказочно плодородной, хлеба вырастут на лугах вместо трав, а леса наполнятся дичью. Все станет честно и просто, и уж не потребуется ни судов, ни тюрем, ни правительственного надзора.

Ожидание близкого светопреставления ослабляло заботу о будущем. Крестьяне уничтожали хранилища, жгли награбленные помещиками запасы продовольствия, спускали воду из прудов, чтобы выловить рыбу (ничтожная часть жарилась, остальная пропадала без всякого проку). Весной 1525 года многие повстанцы, заслужившие отпуск, отказались возвращаться домой и подымать землю. Победа народа близка, говорили они, а уж после нее Христос сообразит, как прокормить борцов за правое дело.

Рядом с апокалипсическим переживанием революционных перемен стояло восприятие их как мистерии. Средневековому народному мышлению свойственна была тяга к карнавалу, к шутовскому переиначиванию существующего порядка. В Крестьянской войне 1524–1525 годов она заявила о себе всерьез. Захватывая города и замки, повстанцы, движимые ненавистью к угнетателям, заставляли их играть в «перемену ролей». Дворян обряжали в рвань, которую носила крестьянская голытьба, и заставляли снимать шапки при встрече бедняков. Священникам приводили ослов и требовали, чтобы они научили их читать требник. Маркитанток одевали знатными госпожами, а графини и баронессы должны были оказывать им придворные почести. Господам возвращали их жестокие издевательства и расправы без суда.

В рассказах потерпевших, которые бежали из Швабии и Франконии в еще не охваченные восстанием немецкие земли, эти действия крестьян, обычные для средневековой классовой борьбы, преувеличивались и приобретали вид безбрежного «содома и разбоя». В своих письмах представители образованного сословия именовали повстанческие отряды не иначе как «шайками», «ордами» (Rotten). Дворяне подстегивали свою ненависть рассуждениями о «справедливом, богоугодном возмездии». Оправившись от первой паники, феодальная реакция щедро жертвовала на найм ландскнехтов. Под Ульмом формировалось карательное войско Трухзеса фон Вальдбурга, под Лейпцигом - отряды рейтар, возглавленные давним противником виттенбергского евангелизма герцогом Георгом Саксонским.

* * *

Сразу после Штюллинговского восстания католики заявили: вот она, лютеровская реформация! Да и сами крестьянские вожди называли Лютера «своим». Разве не ему принадлежало сочинение с названием-лозунгом «О свободе христианина»? Разве не он отказался подчиниться светскому начальству (императору и рейхстагу), укрывшись в Вартбурге от объявленной ему опалы? Разве не у него, осуждающего наглый епископский произвол, вырвались в 1522 году такие слова: «Если духовные государи не слушают слова божия, свирепствуют, ссылают, жгут, режут и творят всякое зло, то что же с ними делать, как не начать сильное восстание, которое истребило бы их? Если бы оно произошло, то следовало бы веселиться!» Крестьяне всерьез ожидали, что не сегодня завтра «немецкий Геркулес» встанет во главе народного воинства. Они называли реформатора первым в ряду угодных им третейских судей.

Когда сообщения о немецкой крестьянской войне достигли Испании, император Карл V, который сквозь пальцы смотрел на возвращение Лютера в Виттенберг, немедля послал курфюрсту Фридриху распоряжение о выдаче «еретика Мартинуса». Княжеский двор просил Лютера поскорее выступить с осуждением крестьян и отвести «от курфюрста и университета» подозрение в сочувствии мятежу. Реформатору указывали на расторопность его католических противников, самый известный из которых, Иоганн Экк, уже проклял крестьян-бунтарей и требовал скорой княжеской расправы.

22 августа 1524 года Лютер по предписанию саксонских князей произнес проповедь против «мятежных сект», которые порождают в народе «дух неповиновения и убийств». Однако вопроса о верхнегерманском восстании он не касался. Не было крестьянской темы и в сочинении «О небесных пророках», опубликованном в начале 1525 года и направленном против Карлштадта и радикальных анабаптистов. Прошли февраль и март, а доктор Мартинус все воздерживался от осуждения крестьян, хотя еще два года назад твердо обещал занять сторону тех, кто «терпит от мятежа».

Лютер с самого начала не принял крестьянского восстания, но роль княжеского полицмейстера и экзекутора его совершенно не прельщала. Он надеялся, что бедствия мятежа заставят опомниться и крестьян, и их жестокосердных угнетателей. Демократ по умственному складу, Лютер верил, что народ образумится первым. Он ждал документа, свидетельствующего о начавшемся отрезвлении крестьянской массы.

Повстанческие петиции - иногда решительные, иногда умеренные - поначалу носили местный характер. Однако в начале марта 1525 года в Меммингене на съезде руководителей шести швабских отрядов принимается документ, которому суждено было распространиться по всей Германии. В программе, известной под названием «Двенадцати статей», крестьянские вожди, во-первых, предлагают известное обобщение (свод) локальных повстанческих требований, а во-вторых, пытаются обосновать их авторитетом Священного писания.

«Двенадцать статей» были документом умеренным и сдержанным. В его преамбуле говорилось, что составители хотели бы снять с крестьян обвинение в бунтарстве и бесчинствах. Повстанцы рады были бы, если бы господа пошли им навстречу и все было решено мирными средствами.

Первая статья требовала, чтобы каждой общине (приходу) было предоставлено право выбора и смещения священника.

Вторая статья настаивала на отмене так называемой малой десятины, но признавала правомерность большой десятины в случае ее справедливого и подотчетного использования.

В третьей (решающей по значению) формулировалось требование крестьян об отмене личного крепостного права. Составители пытались обосновать это требование ссылками на Исайю, Петра и Павла. В заключении они поясняли: «Это не значит, что мы хотим необузданной воли и не признаем никаких властей. Мы должны жить по заповедям… Но надо либо освободить нас от крепостного ига, либо евангельским словом доказать нам, что мы должны оставаться рабами».

Четвертая, пятая и десятая статьи содержали просьбу крестьян о возвращении отторгнутых у них общинных земель. Просьба обосновывалась выдержками из Библии - зачастую, увы, просто не относящимися к делу.

В шестой, седьмой, восьмой, девятой и одиннадцатой статьях речь шла об ограничении барщины, а также многочисленных поборов и штрафов.

В заключительной, двенадцатой статье крестьянские руководители заявляли, что согласны отступиться от любого из своих тезисов, если окажется, что он не соответствует божьему слову. Вместе с тем они оставляли за собой право формулирования новых евангельски обоснованных народных требований.

В апреле 1525 года крестьянская декларация достигла Виттенберга. В середине месяца Лютер взялся за перо. Он использовал «Двенадцать статей», чтобы занять позицию судьи, возвышающегося над обеими враждующими партиями, и горькими обвинениями склонить их к гражданскому согласию.

Новое сочинение реформатора называлось «Призыв к миру по поводу Двенадцати статей». Оно начиналось резким и гневным обвинением господской алчности, насилия и произвола. «Начальство, - заявлял Лютер, - не для того поставлено, чтобы удовлетворять свои нужды и прихоти за счет подданных, а для того, чтобы печься об их пользе и благе. Кто вынесет долго, если его терзают и дерут с него шкуру!» С развитием торговли, замечал Лютер, господа совсем обезумели и «в каждом зернышке и соломинке видят гульдены… Начальство отнимает все больше и больше и разбазаривает отнятое добро на наряды, обжорство, пьянство и застройку так, словно это мякина».

Вся первая часть «Призыва…» доказывает, что помещики заслужили восстание , что при оголтелом гнете, который учредился в Германии в последние годы, оно есть явление естественное . «Вы правите так жестоко и тиранически, - бросает Лютер в лицо дворянам и князьям, - что вам не останется утешения и надежды, когда вы погибнете».

Если стоять на точке зрения юридической тяжбы сторон (на точке зрения «естественного права» в понимании XVI столетия), то крестьяне правы перед господами, и последние должны бы принять многие требования, сформулированные в «Двенадцати статьях». Лютер говорит об этом без всякого угодничества - в тоне ультиматума, предъявляемого под угрозой близкой катастрофы.

Вторая часть «Призыва к миру…» написана как суровое увещевание, обращенное к самим восставшим крестьянам. С князьями Лютер говорил на языке государственно-политической целесообразности, соответствующем их роли правителей. К крестьянам он адресуется на языке, который их руководители сами выбрали при составлении «Двенадцати статей», - на языке христианских заповедей. Это позволяет ему форсировать мотив смирения и ненасилия, прозвучавший в преамбуле документа.

Евангелие - кто оспорит это! - учит христиан терпеливо переносить несправедливости и во всякой нужде уповать на бога. «Но вам не хочется переносить страдания, а хочется, как язычникам, принудить власти к исполнению вашей нетерпеливой воли». Можно понять, когда христианин неумолимо требует свободы евангельской проповеди, но пристало ли ему с тем же пафосом домогаться бренных земных благ, например покосов или валежника?

Только на три из двенадцати статей Лютер отвечает обстоятельно.

Если община хочет выбирать пастора, замечает он по поводу первой статьи, то она должна кормить его от своих хлебов, а не от тех, которые дает начальство. Лучше было бы поэтому смиренно испрашивать пастора у своего князя. Если начальство отказывается утвердить пастора, избранного общиной, то нужно помочь ему перебраться в другой город, а уж вместе с ним пусть едет кто пожелает.

Десятиной, говорит Лютер в связи со статьей второй, должна ведать существующая светская власть. Это право принадлежит ей так же, как и право секуляризации церковных владений. Рассуждать иначе значило бы, по его мнению, «проповедовать разбой».

Но еще острее Лютер судит о решающей, третьей статье. «Не должно быть крепостных, ибо Христос освободил нас. Что это значит? Это значит сообщать христианской свободе совершенно плотский смысл». Евангельская весть о небесном равенстве людей обращена к греховному и неисправимо несовершенному миру, где одни богаты, другие бедны; одни свободны, другие подчинены; одни господа, другие подданные. Свобода, о которой говорит мирское («естественное») право, и свобода, которую возвестил Спаситель, - это разные вещи. И когда крестьяне жалуются на материальный гнет, им лучше бы «совсем оставить в стороне Христа» и не ссылаться на Писание. Библия не санкционирует и не отрицает крепостной зависимости, но можно привести десятки свидетельств того, что она мирится с нею. «Разве Авраам и другие патриархи и пророки не имели крепостных? Читайте св. Павла, что он учит о рабах, которые в те времена все были закрепощены».

Сочинение завершается увещеванием, обращенным к обеим сторонам - к начальству и крестьянам. Если они и дальше будут столь строптивы в отстаивании своих плотских нужд и прихотей, бог сурово покарает и тех и других. Его возмездие уже началось, и пора бы прийти в ум. Лютер советует выбрать наиболее честных людей из числа дворян и горожан, чтобы они решили дело третейским судом.

Увещевания Лютера не могли примирить повстанцев с их угнетателями. Простолюдина они должны были оттолкнуть своим равнодушием к материальному гнету; князей и дворян - резким «естественно-правовым» обличением их самоубийственного правления. «Призыв к миру…» пронизан был глубоким противоречием: Лютер не признавал священного права за обвинителями, но требовал, чтобы обвиняемые вняли их упрекам. Он давал понять, что власти заслужили мятеж, но взывал, чтобы подданные, ради Христа, не затевали его.

И тем не менее Лютер не только поспешил отпечатать «Призыв к миру…», но 20 апреля двинулся в беспокойные районы Тюрингии, чтобы лично обратиться с ним к горожанам и крестьянам.

Отправляясь в путь, реформатор впервые снял монашескую рясу. Он не мог проповедовать в облачении покинутого им сословия, суетное и ложное занятие которого именно благодаря Лютеру сделалось ненавистным для простого народа (в ходе Крестьянской войны ничто не навлекало на себя такого гнева, как монастыри).

Еще три года назад проповедник в мирском платье выглядел курьезно. Теперь это ни у кого уже не вызывало удивления. Доктор Мартинус облачился в черный бюргерский сюртук, который станет с этого времени «униформой» немецкого протестантского пастора.

Лютер проповедовал сперва в Штольберге, а затем в Нордхаузене, Орламюнде и Йене. Он двигался по местам, уже охваченным восстанием. Начавшись в Мюльхаузене, оно распространилось в графство Гогенштейн, в Мансфельд, Штольберг, Бейхлинген, Эрфурт, Альтенбург, Мейсен, Шмалькальден. В районе Эйзенаха поднялось почти все крестьянское население: около восьми тысяч человек сбились в повстанческий лагерь. На дорогах Лютер видел группы крестьян, вооруженных цепами, вилами и ружьями. Из окна своей повозки он мог разглядеть их лица - встревоженные, мрачные или одушевленные. Вечерами на горизонте показывались зарева пожаров.

Лютер проповедовал с обычной страстью, категоричностью и энергией. Он говорил, что верит в миролюбие немецкого простолюдина, и умолял своих слушателей не давать «кровожадным пророкам» будить в крестьянине беса. Однако Мартинуса теперь плохо слушали и прерывали насмешливыми выкриками. В Штольберге на улице кто-то прошипел ему в лицо: «Княжеский угодник». В Нордхаузене дверь комнаты, где он остановился, вымазали дегтем. Тем не менее в конце апреля Лютер вторично прибыл в этот город, вновь здесь проповедовал и вновь потерпел неудачу.

Тюрингия выплюнула виттенбергскую агитацию (только в Готе соратник Лютера Мекум добился успеха в переговорах с крестьянами). Другой «немецкий пророк» властвовал теперь над умами простых людей. Они верили Мюнцеру из Мюльхаузена, и веру эту Лютер встречал всюду, где ему приходилось подниматься на амвон.

* * *

В работе «Крестьянская война в Германии» Ф. Энгельс показал, что распространение реформационных религиозно-политических идей способствовало расколу нации «на три больших лагеря: католический, или реакционный, лютеровский, или бюргерско-реформаторский, и революционный» . Влиятельнейшим представителем революционного лагеря и был плебейско-крестьянский вождь Томас Мюнцер.

Во всей истории XVI–XVII столетий нет другого мыслителя и общественного деятеля, который в такой же мере заслуживал бы имени демократа, - так близко к сердцу принимал бы нужды угнетенных низов и так верил в способность народа самостоятельно, без всякой опеки привилегированных сословий, создать достойный человека общественный порядок. Мюнцер-реформатор видел в простолюдине (der gemeine Mann) единственного носителя «божьей справедливости в мире». Грядущее царство благодати, заявлял он, лучше всех видят «бедные миряне и крестьяне». Но раз так, то именно им по праву принадлежит решающее слово во всех вопросах организации человеческого общежития. «Власть должна быть дана простому народу», - утверждал Мюнцер, ссылаясь на одно из пророчеств Даниила, - утверждал решительно, твердо, без обиняков.

Народовластие - самая простая, но вместе с тем самая смелая и новаторская из идей, выдвинутых в эпоху ранних буржуазных революций.

Феодальному средневековью было известно самоуправление в масштабах общин (городских и сельских), однако до XVI века никто не помышлял о демократии в масштабах земель и стран, не утверждал, что истинный национальный суверенитет есть суверенитет народа. Эти идеи выковывались в горниле Реформации, и Томас Мюнцер первым приблизился к ним.

Молодой Лютер отстаивал неограниченные полномочия мирян (этого, по понятиям канонического права, «низшего сословия») в решении вопросов церковной жизни. Он не признавал никаких противостоящих мирянам церковных пастырей. Мюнцер с революционной смелостью заключил отсюда, что низшие светские сословия (вся масса трудящихся и угнетенных) должны стать полновластными хозяевами мирской жизни. Они так же не нуждаются в иерархии противостоящих им господ и опекунов.

Какой будет политическая форма народовластия, Мюнцер не предрешал. Но знаменательно, что он уже совершенно ясно понимал невозможность его мирного установления. Прежде чем оформятся институты народовластия, необходимо уничтожить основу существующей государственности - феодальные владения, «замки и монастыри»; необходимо в корне изменить материальное положение простолюдина. Говоря современным языком, идея демократии соединялась в учении Томаса Мюнцера с идеей социальной революции. «…Под царством божьим, - писал Ф. Энгельс, - Мюнцер понимал не что иное, как общественный строй, в котором больше не будет существовать ни классовых различий, ни частной собственности, ни обособленной, противостоящей членам общества и чуждой им государственной власти» . Подобный строй, в XVI веке еще совершенно недостижимый, рисовался Мюнцеру близким, обетованным, требующим для своего осуществления лишь самоотверженности и массового героического усилия.

Томас Мюнцер родился в 1488 или 1489 году в Штольберге в семье чеканщика. О его детстве и отрочестве почти ничего не известно. В 1507 году юноша поступил в Лейпцигский университет, где поначалу занимался медициной, а затем философией и теологией. Позднейшие сочинения Мюнцера свидетельствуют о его знакомстве с гуманистической литературой и сочинениями римских моралистов; оно, по-видимому, состоялось уже в студенческие годы. По окончании университета Мюнцер выбрал должность священника, которая в то время давала наибольшие возможности для общения с простыми людьми. Перед тем как принять священнический сан, он, как и Лютер, пережил духовный кризис, обремененный приступами страстного богоборчества. Кризис разрешился в мистико-пантеистическое воззрение, сформировавшееся под влиянием идей Таулера и средневековой секты иоахимитов, но вместе с тем вполне оригинальное. К 1518 году Мюнцер слушал в Виттенбергском университете богословские лекции Лютера и воспринимал их с одобрением. Однако, как пишет Г. Чебитц, «он не был учеником Лютера и лишь некоторое время находился в поле его духовного напряжения».

Мюнцер с молодости культивировал в себе суровый и жертвенный образ мысли. Он поражал окружающих непритязательностью, бескорыстием и самозабвенностью. Он не знал никаких личных пристрастий, кроме собирания книг. Рассказывают, что, когда у него родился первенец, он не позволил себе радости - из опасения, что эгоистическая привязанность к сыну помешает ему любить «общее дело».

С самого начала пасторской деятельности Мюнцер сочетал легальную церковную проповедь с конспиративной работой в среде беднейших прихожан. В 1512 году он был изгнан из Галле по обвинению в заговоре; в 1519–1521 годах подвергся преследованиям в Ютербоге, Орламюнде и Цвиккау за мятежную агитацию среди подмастерьев, поденщиков и бедняков.

Мюнцер легко нашел общий язык с радикальными цвиккаускими анабаптистами, хотя не принимал самой идеи «второго крещения». Знакомство с «перекрещенцами» укрепило его в замысле построения собственной теологии, отвечавшей нравственно-религиозным запросам обездоленных низов.

Относительно цельное представление о путях развития антифеодальной революции сложилось у Мюнцера в 1522–1523 годах, после посещения Праги и знакомства с идеями таборитов. Оно было сознательно заострено против государственно-политического учения Лютера.

Если Лютер видел в князьях низший сорт палочников, поставленных богом для обуздания «преступных и злых», то Мюнцер считал, что их разнузданное самоуправство как раз и есть первоисток всяческой преступности. Главная причина постигших Германию бед, отчеканивает он летом 1524 года, - это немецкие господа и князья, которые присвоили себе все: рыб в воде, птиц в небесах, злаки на земле - и тем самым превратили преступление в условие существования простолюдина. Зло и ложь, в которых погряз мир, не могут быть искоренены без решительных социальных и политических преобразований.

Как и Лютер, Мюнцер уже неподвластен типичной массовой иллюзии конца XV - начала XVI века - надежде на добронравного немецкого императора. Невыход из политического кризиса, разразившегося после Вормсского рейхстага, он видит вовсе не в упрочении княжевластия, хотя бы и антиримски настроенного. Мюнцер, писал Ф. Энгельс, «превращает… требование единой германской империи в требование единой и неделимой германской республики » . Он полагает, наконец, что республиканское объединение нации невозможно «без доброго восстания».

В феврале 1524 года в маленьком городке Альштедте, находящемся вблизи рудников Гарца и мансфельдского графства, Мюнцер организует «Союз избранных». Поначалу он насчитывал около 30 членов, но к осени превратился в разветвленную тайную организацию, охватывавшую свыше пятисот приверженцев и имеющую ячейки во многих районах Тюрингии. «Союз» ставил своей целью организацию антифеодальной борьбы и подготовку насильственного ниспровержения княжеской власти.

В качестве легального альштедтского проповедника Мюнцер осуществляет коренную перестройку богослужения. Первым среди немецких реформаторов он изгоняет из церкви латинский язык: и проповедь, и литургическое песнопение звучат теперь по-немецки. Постановляется, что народу необходимо читать проповеди не только на текст Нового завета (таково было прежде незыблемое церковное правило), но и из всех священных книг.

Сам Мюнцер чаще всего проповедовал по поводу ветхозаветных пророков. Книги Иеремии, Иезекииля, Даниила, Захарии, свободные от христианского пафоса смирения, вообще стали для него смысловым центром и вершиной всей Библии.

Со священными текстами Мюнцер обращался весьма произвольно. Он по-своему перекраивал речения пророков, а порой вкладывал в их уста такие слова, каких они вообще не произносили. Мюнцер был искренне убежден, что новый пророк, каковым он себя ощущал, вправе поправлять и дополнять пророков древних.

В августе 1524 года проповедник-революционер вынужден был покинуть Альштедт. Осенью он был уже во Франконии, в районе начавшегося повстанческого движения. Из-под пера Мюнцера (или из-под пера кого-то из его сподвижников) вышло так называемое «Статейное письмо» (Artikelbrief). Оно объявляло анафему феодально-княжеской власти, трактовало конфискацию помещичьих имуществ как право угнетенного народа и требовало, чтобы любые переговоры с господами шли под неослабевающей угрозой крестьянского насилия.

Мюнцер заявляет о себе как автор продуманного плана углубляющейся антифеодальной революции, которая должна совершаться под руководством общественного слоя, в наибольшей степени страдающего от помещичье-княжеского насилия. План этот сделал бы честь вождю решительной партии, действующей в условиях буржуазно-демократической революции XVIII–XIX веков (не случайно имя и идеи Мюнцера привлекли сочувственное внимание Ф. Энгельса после поражения немецких мелкобуржуазных демократов в 1848–1849 годах). Однако в самый момент его появления на свет план Мюнцера не мог иметь успеха из-за незрелости и сословно-средневековой запутанности классовых конфликтов; из-за патриархальной ограниченности угнетенной крестьянской массы.

«Статейное письмо» оказало серьезное воздействие на тактику наиболее революционных повстанческих отрядов Франконии, но широкого признания в крестьянской массе не получило. В письмах Мюнцера, относящихся к началу 1525 года, все чаще звучит горькое сожаление по поводу забитости и невежества простых людей, которые не желают понять своих собственных интересов, или, как он выражается, «внушений сердца, несомненно исполненного святого духа». Да и позже, проповедуя среди крестьян Тюрингии, «Мюнцер, - писал Ф. Энгельс, - сам, по-видимому, чувствовал глубокую пропасть, отделявшую его теории от непосредственно окружающей его действительности, пропасть, которая тем меньше могла остаться им незамеченной, чем больше искажались его гениальные воззрения в неразвитых головах массы его приверженцев» .

Обе наиболее продуманные программы немецкой раннебуржуазной революции: лютеровская , отстаивающая единство антипапской оппозиции на основе народного терпения, и мюнцеровская , предполагавшая радикализацию стихийного крестьянского возмущения и перерастание его в повсеместное движение за республику, народовластие, уравнительное перераспределение собственности, - обе они в реальных условиях Крестьянской войны оказались политическими утопиями.

Но у проблемы есть и другая сторона. Несбыточные проекты Мюнцера и Лютера были тем не менее реальными идеологическими силами, оказывавшими противоположное воздействие на классовую борьбу: проповедь Лютера тормозила, проповедь Мюнцера усиливала антифеодальный протест. Это ясно обнаружилось в ходе литературной полемики между «Альштедтом и Виттенбергом», развернувшейся в 1523–1524 годах.

Начавшаяся Крестьянская война показала, что спор между Лютером и Мюнцером будет решаться не на книжных страницах. Весной 1525 года оба реформатора оказались в бушующей Тюрингии, - оба проповедовали перед народной аудиторией. Первый был ею отвергнут, второй встречен как долгожданный «теолог революции».

В тюрингенский район Мюнцера привело верное классовое чутье: именно здесь существовали возможности для соединения крестьянского восстания с движением угнетенных горняков Гарца и мансфельдского графства. В имперском городе Мюльхаузене плебейские низы преобразовали ранее созданный «Вечный союз бога» в боевую революционную организацию. В одиннадцати «Мюльхаузенских статьях» была изложена сообразная моменту программа действий. Она проводилась в жизнь Вечным советом, который отрешил от власти старый патрициат.

По замыслу Мюнцера Мюльхаузен должен был сделаться центром средненемецкого восстания, целью которого будет уже не устранение отдельных несправедливостей, а «захват власти бедными для исполнения божьей воли на земле». В широком проекте «огненно-очистительных действий» особое место было отведено пресечению пагубного «виттенбергского книжничества». «Я до него доберусь, - говорил Мюнцер о Лютере в одном из частных писем. - Доберусь, и уж на этот раз острый язык его не спасет».

* * *

Во время своего пребывания в Тюрингии Мюнцер интересовался повседневными заботами крестьян - позднее они вспоминали о нем как об «отце Томасе, верном советчике бедных». Лютер разговаривал с тюрингенскими крестьянами как пастор-резонер; он был раздражен их «несговорчивостью и самодовольством». Раздражение это еще более усилилось в Эйслебене, куда он прибыл после своей неудавшейся проповеднической поездки и прощания с курфюрстом Фридрихом, умиравшим в Веймаре. Некто Рюель, советник графа Альбрехта Мансфельдского и свояк Лютера, ознакомил его с сообщениями, поступавшими из Верхней Германии. Составленные верноподданными осведомителями графа, сообщения эти рисовали мрачную картину «крестьянских бесчинств и оргий». Лютер склонен был им верить. Отставив в сторону прежние колебания, он в короткий срок сочинил памфлет, где крестьянскому восстанию объявлялась анафема.

Памфлет не оказал влияния на исход Крестьянской войны, поскольку был распечатан и распространен в тот момент, когда основные очаги восстания уже были подавлены . Это не значит, что акция Лютера была безобидной: влиятельнейший бюргерский идеолог, проповедям которого еще недавно внимала вся Германия, благословлял карательные действия князей.

Новый памфлет назывался «Против разбойничьих и грабительских шаек крестьян». Он лег несмываемым пятном на имя Лютера.

Реформатор объявляет крестьян трижды виновными: во-первых, в нарушении клятвы верности и преданности, некогда данной светским господам; во-вторых, в общей преступности их кровопролитных и грабительских действий; в-третьих, - в том, что эти тягчайшие грехи они пытаются прикрыть словами Священного писания. Эта троякая вина делает восставших крестьян достойными смерти. «Каждый, кто может, должен рубить их, душить и колоть, тайно и явно, так же, как убивают бешеную собаку».

Лютер успокаивает совесть князей в отношении предстоящих кровавых дел. Даже начальству, которое стало бы избивать мятежников без всякой попытки полюбовного соглашения, - даже ему, говорит Лютер, не следует мешать. Конечно, действия такого начальства не отвечают заповеди терпения. Но они вытекают из права, которое законная власть имеет против бунтовщиков. Там же, где повстанцы отказываются от соглашений, - там надо, не смущаясь, руководствоваться правилом: «Коли, бей, дави их, кто только может, и если кого постигнет при этом смерть, то благо ему…» Дьявол вселился в крестьян, и обходиться с ними следует как со стаей бесов.

В отличие от «Призыва к миру…» памфлет не содержит ни внятных аргументов, ни сколько-нибудь интересных политико-юридических выкладок. Сила мысли вдруг покидает реформатора, а его крестьянская прямота превращается в площадную жандармскую грубость.

Нетерпимое отношение к революционным выступлениям масс - норма политического мышления раннебуржуазной эпохи. В XVI–XVII веках трудно найти влиятельного теоретика государства и права, который не говорил бы, что восстание - это худшее из зол, а потому должно подавляться с помощью самых крутых мер. Но даже на их фоне Лютер 1525 года - явление из ряда вон выходящее. Его памфлет не просто дозволяет расправу над повстанцами - он проникнут карательным пафосом, «фанатическим бешенством против народа» (Ф. Энгельс) .

В чем разгадка этого пафоса? Как мог он зародиться в сердце того, кто начал «свое жизненное поприще как человек народа» ?

Фанатическая ненависть к восставшему народу коренилась в фанатической сосредоточенности Лютера на проблеме преодоления папства. Священная неприязнь к Риму суживала его политическое мышление и мешала трезво смотреть на события. В мае 1525 года реформатор все еще грезил об антиримском единстве немецких сословий, все еще считал его принципиально возможным. До конца дней Лютер был искренне убежден в том, что реформация одержала бы полную победу над папством, если бы в дело не затесался «Мюнцер с его восстанием».

Карательный пафос Лютера питался его религиозно-политическим мифом: представлением об антихристе-папе и о пособнике-черте, действующем «через смятение умов». Он был охранительной модификацией того священного одушевления, которое когда-то помогло поднять нацию на борьбу с церковным феодализмом.

Ненависть к тем, кто не вытерпел мирского гнета и унижения, взяла верх над самой идеей «христианского терпения», определявшей все развитие раннереформационной идеологии. Лютер грубо противоречил тому, что декларировал в 1520 году. Он, говорил Ф. Энгельс, «предал князьям не только народное, но и бюргерское движение» .

И в «Верном предостережении…», и в сочинении «О светской власти», и даже в «Призыве к миру…» Лютер еще оставался идеологом всего немецкого бюргерства - сословия, в равной мере враждебного и помещичье-княжескому произволу, и попыткам революционного ниспровержения феодальных институтов. В памфлете «Против разбойничьих и грабительских шаек крестьян» он выступил как идейный представитель консервативной части этого сословия, наиболее заинтересованной в феодальной эксплуатации деревни городом, наиболее напуганной разгулом повстанческой стихии.

За свой реакционный памфлет Лютер заплатил утратой национального авторитета. Но, пожалуй, еще более отталкивающее впечатление произвело на Германию его третье антикрестьянское выступление - «Послание о жестокой книжице против крестьян», написанное в июле 1525 года. Это была попытка агрессивного самооправдания: «Послание…» достаточно определенно свидетельствовало о больной совести Лютера и вместе с тем о стремлении снять с себя вину. Реформатор видел себя обагренным кровью казненных повстанцев, но объявлял, что действовал по жестокому божественному внушению. Он то прибегал к откровенно софистическим уловкам (утверждал, например, что удел крестьянина, даже подневольного, лучше удела господ), то отставлял в сторону всякие рациональные доводы и требовал, чтобы крестьянам «шомполами прочистили уши».

Давно замечено, что «Послание…» зафиксировало резкий перелом в самом темпераменте бюргерского религиозного идеолога. С лета 1525 года Лютер делается мнительным, населяет мир враждебными демоническими силами, опасается сговоров и интриг, торопится первым нанести удар тем, кого подозревает. Начинается тяжелая депрессия, которая - с короткими просветами - будет длиться в течение двух лет.

* * *

В мае 1525 года Крестьянская война вступила в свою трагическую фазу. Особенно мрачными были события, развернувшиеся в Тюрингии.

Мюнцер стремился к тому, чтобы превратить в железный кулак крестьянские отряды, собравшиеся под Мюльхаузеном, и двинуть их на помощь восставшему Франкенхаузену, в район взволновавшихся горняков. Этот революционный проект не получил поддержки. Предводители отрядов поддались агитации Генриха Пфейффера, в недавнем прошлом вожака мюльхаузенской голытьбы. Он ссылался на свои вещие сны и звал в богатый монастырями Эйхсфельд. Опасаясь полного разрыва с повстанческой массой, Мюнцер уступил и оказался в положении одного из руководителей не одобряемого им экспроприаторского похода. Несмотря на меры, принятые против дележа захваченного, предотвратить его не удалось. Дисциплина в отрядах падала. Пфейффер был уличен в казнокрадстве. В конце апреля в Мюльхаузен возвратилось немногим более половины крестьянского войска. Остальные разошлись по деревням.

Верный долгу солидарности, Мюнцер развернул отчаянную агитацию за поход к Франкенхаузену, защитникам которого он еще недавно обещал самую широкую повстанческую поддержку. Однако лишь несколько крупных отрядов поддались его увещеваниям, пророческим угрозам и рассказам о благоприятнейших предзнаменованиях.

Между тем на соединение под Франкенхаузеном уже шли войска герцога Георга Саксонского и ландграфа Филиппа Гессенского, к которому по пути пристали брауншвейгские отряды.

13 мая под Франкенхаузеном восьми тысячам повстанцев, плохо вооруженных и не имевших серьезного военного опыта, противостояло 2500 рейтаров и 5 тысяч регулярной наемной пехоты. 14 мая крестьяне еще выстояли против конницы ландграфа, но на следующий день были коварно обмануты и разбиты. Шесть тысяч крестьян, плебеев и франкенхаузенских бюргеров остались лежать на поле сражения.

Наступил час господской расправы. 27 мая на эшафоте, построенном среди бивака, пала голова Томаса Мюнцера. Насилия и зверства помещиков-карателей превзошли все, что приписывала «разбойничьим крестьянским шайкам» самая оголтелая обывательская молва. В Мюльхаузене лобное место не успевало просыхать от крови: на плаху волокли по малейшему подозрению. «За несколько недель в сражениях и расправах в Германии было убито более ста тысяч крестьян.

В начале XVI века участников «Союза Башмака» наказывали отсечением пальцев: уродовали правую руку, которую крестьянин подымал вверх, когда давал повстанческую присягу. В 1525–1526 годах повсеместно прибегали к иному карательному изуверству - выкалыванию глаз. Это делалось, чтобы крестьянину впредь неповадно было читать немецкую (лютеровскую, «Сентябрьскую»!) Библию и искать в ней своего «божьего права».

Глумление над именем и учением Лютера было частью дворянско-княжеских издевательств над захваченными повстанцами. Об антикрестьянском памфлете каратели не вспоминали, видя в нем дешевую хитрость. 23 августа 1525 года папа Клемент VII послал графу Трухзесу фон Вальдбургу, предводителю войск дворянско-княжеского Швабского союза, велеречивое приветствие, в котором крестьянское восстание обличалось как порождение «злостного еретического духа». «Если бы не Вы и не Ваша дельность, проницательность и сила, - возглашал папа, - ненависть гнусных еретиков, распаливших дерзкую толпу, обрушилась бы на все духовенство, на все дворянство, на всякое общественное и частное достоинство, на нравы, законы, права и, наконец, на самую Германию с мечом, убийством, огнем, пагубой и ввергла бы столь мужественный и благородный народ, доселе отмеченный исключительной заботой о человечности и уважением к католической вере, в озверение и неспособность что-либо понимать». Клемент достаточно прозрачно намекал на то, что успешное подавление бунтовщиков должно бы простереться и до духовных истоков мятежа.

Немецкие католики требовали этого уже в мае. Князьям, говорили они, следовало бы привлечь к ответственности главного виновника беспорядков, который с недавнего времени «лицемерно выдает себя» за их яростного противника. Покоя не будет, покуда немецкий мирянин не перестанет самостоятельно судить о Писании и не вернется в блаженное состояние умственной подопечности, которого лишил его Лютер.

Та же мысль проводилась и в католических сочинениях, рассчитанных на простолюдина. К тысячам ослепленных, которые вереницами ползли по дорогам Германии, паписты хотели добавить десятки тысяч добровольно завязавших себе глаза .

Роттенбургский хроникер и сатирик Микаэль Эйзенхарт обращался к простым читателям «Сентябрьской Библии» со следующими словами:

О, Новый вартбургский Завет,
Причина смут, источник бед!
Коварный Лютер, мне сдается,
Теперь над вами же смеется.
Сам еле избежав петли,
На тех, чьи головы снесли,
Он возложил свою вину,
Кляня притворно сатану.
Не сотвори он книги вредной,
Была б Германия безбедной,
На кротких мир бы почивал,
А гордых пастырь врачевал…
Писанье Лютер изложил вам,
В рот, разжевавши, положил вам,
И вы, поверивши ему,
За ложным светом шли во тьму.
Узрите же, что обманулись,
К пророку лживому тянулись,
Что, наигравшись вами всласть,
Стяжал он царственную власть,
А тех, чью растревожил плоть,
Дозволил резать и колоть…

Как же реагировал Виттенберг на новую атаку католиков?

Меланхтон был встревожен. Он считал, что надо возражать, оправдываться, еще и еще раз повторить лютеранские антиповстанческие декларации. Иначе, неровен час, «романисты» приведут карателя Трухзеса в Виттенберг. Между тем в самом Лютере не было ни прежнего полемического пыла, ни тревоги за престиж виттенбергской партии. В последние месяцы Крестьянской войны им овладело ощущение никчемности всех масштабных замыслов, всех действий, рассчитанных на общественное одобрение или порицание. Подавленный событиями, он с головой ушел в мелкие хлопоты: сетовал о пустующих виттенбергских школах, журил прихожан, пропускавших церковные службы, устраивал жизнь монахов и монахинь, которые покидали монастыри.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 368.

В шестнадцатом веке мы видим имена еще и других деятелей Реформации. На сцене церковной жизни появляются Ульрих Цвингли и Иоганн Кальвин со своими соратниками, и возникает мощное анабаптистское движение.

Реформация распадается на три отдельных, вполне определившихся течения: лютеранство, кальвинизм и анабаптизм.

Мартин Лютер не был единственным реформатором в шестнадцатом веке. В Швейцарии появились еще два реформатора, имена которых пользуются не меньшей известностью, чем имя Мартина Лютера. Это Ульрих Цвингли, центром деятельности которого был город Цюрих, и Иоганн Кальвин, деятельность которого протекала в Женеве.

Оба швейцарских реформатора - и Цвингли, и Кальвин - вели свою деятельность независимо друг от друга. Не зависели они и от Мартина Лютера.

Крестьянская война в Германии (1525 г.)

Прежде чем мы уделим внимание мощному движению анабаптистов шестнадцатого века, мы должны сказать кратко о великой трагедии, разразившейся в дни Реформации, а именно: о Крестьянской войне, вспыхнувшей в 1525 году почти по всей Германии.

Эта война заключалась в восстании крестьян против феодальной аристократии, против помещиков. Мы касаемся ее кратко, потому что она относится больше к истории социальных движений, нежели к религиозным явлениям.

Мартин Лютер, рассуждали крестьяне, освободил народ от папского ига, почему мы не можем освободиться от ига нащих господ - помещиков?

Фома Мюнцер

Видную роль в истории Крестьянской войны играл анабаптистский проповедник Фома Мюнцер, который своими проповедями вдохновлял крестьян на восстание. Вскоре восстание крестьян приняло грандиозные размеры и вылилось в настоящую "Крестьянскую войну".

В битве под Франкенгаузеном крестьяне потерпели полное поражение, а позиция, которую Лютер занял в Крестьянской войне, нанесла тяжелый удар как престижу Реформации, так и популярности самого реформатора.

Фома Мюнцер был казнен, и с ним тысячи других.

Отношение м. Лютера к крестьянской войне

Но трагедия Реформации заключалась в том, что Мартин Лютер, с самого начала восстания крестьян старавшийся тушить разгорающийся пожар, в конце концов встал на сторону помещиков и написал известное свое воззвание: "Против разбойничьих банд крестьян". В этом воззвании Лютера находятся далеко не христианские призывы к расправе с восставшими крестьянами, и напрасно делались многократные попытки оправдать Лютера. Язык в его воззвании далек от Духа Христова, и, кроме того, это воззвание свидетельствует, как его автор был далек от понимания социального вопроса.

Нет сомнения, что как Эверест возвышается над многими горными вершинами мира, так Мартин Лютер возвышается над всеми религиозными деятелями в истории христианства шестнадцатого века. Его заслуги велики: он как бы снова открыл Библию и вернул ее человечеству. Он поставил на весьма высокий пьедестал забытые истины Евангелия и особенно учение об оправдании верою. Он создал церковную музыку и пение, а своим браком на монахине Екатерине Бора положил начало пресвитерской семейной жизни. Он дал протестантизму большой и малый катехизис и ряд ценнейших сочинений по вопросам практической христианской жизни.

Мы знаем и многие темные стороны характера и жизни Мартина Лютера, но, невзирая на это, он все же является самой выдающейся личностью эпохи Реформации. Лютер умер там же, где он родился, - в Эслебене 18 февраля 1546 года.

 

Возможно, будет полезно почитать:

• Патриарх кирилл запретил актеру и священнику ивану охлобыстину служить в церкви Охлобыстин церковный сан ;
• Иван охлобыстин - биография, информация, личная жизнь Почему охлобыстин ушел из священников ;
• Ужин для ребенка 4 лет рецепты меню ;
• Принципы функционирования бюджетной системы РФ ;
• Особенности размещения населения на территории земли Население земли размещается равномерно средняя плотность населения ;
• Тонька-пулеметчица — cтрашная судьба страшного человека Фильм палач тонька пулеметчица реальная история ;
• Как поздравить начальницу с юбилеем? ;
• Российские студенты выиграли чемпионат мира по программированию Вот они, герои ;